Русский язык, 1 класс

Глава 4 Происходит бомбардировка города. Это внезапный налет вражеских самолетов. Рядом с героем взорвалась бомба: «А потом я увидел свой самолет. Он заходил со стороны солнца. И бомбу я в этот раз видел уже отчетливо – она была подвешена под самолетным брюхом, поблескивала сталью и улыбалась – я ясно различал нарисованную на ее морде оскаленную пасть». Герой выжил. Появились проблемы с памятью: «Еще не могу вперед думать. Дня на три от силы. Иногда пробую вспомнить – мог ли я это делать раньше? Не получается». Но зато стал лучше видеть какие-то детали. Наступила зима. Глебов пришел проводить уроки. «Чернильниц вот нет, и тетрадок мало, так что мы по большей части слушаем, записываем самое важное. Сегодня Глебов начал с физики. Обычно, он начинает с географии, с Антарктиды, но сегодня стал вдруг рассказывать про электричество». Затем пошли искать самолет противника, который где-то упал. – Самолет был, – задумчиво сказал Глебов. – Возможно, он упал в болото, поэтому вы его и не нашли. Это неважно. Вы можете идти». И мы стали строить батарейник. Щурый руководил. Мы откатывали шары как для снеговика, затем объединяли их в островерхий шалаш». Пили надоевший чай из шиповника. У Алевтины день рождения. решили поздравить: «Саныч достал из под своего топчана жестяной ящик, самодельный, спаянный из нескольких кусков жести, с замочком, вроде как сейф. Ключ искал долго, потом плюнул и открыл гвоздиком, и достал птицу. Красную, вырезанную из дерева». Пишут письма Сталину, или «Ну, солдату напиши какому-нибудь. Так тоже все делают. Солдаты в окопах сидят, им там плохо, а письма тоже не всем посылают, многие из детских домов на войну пошли. Им легче будет.» На Дне рождения Алевтины успокаивают ее, что скоро блокада Ленинграда закончится. Ковалец достал из-за пазухи платок. Большой, черный, в красно-зелено-желтые цветы, встряхнул, протянул его Алевтине. Происходит стычка между Ковальцом и Санычем, потому что Саныч сказал: «Подождешь, пока остальные побегут, а потом сам уже торопишься. Знаешь, Алевтина, у нас в отряде даже поговорка есть – поспешай, как Ковалец» После стычки герой вернулся в землянку. Глава 5 Саныч и главный герой пробираются к аэродрому. Встретили парня, который собирал в поле картошку. тот посоветовал им переночевать у художника. Пересекли поле и выбрались на дорогу, ведущую к деревне. И здесь уже я услышал хлеб. Внутри сразу заболело, кишки словно на палку стали наворачиваться. Саныч тоже поморщился, остановился и долго вглядывался в крыши. В деревне увидели виселицы. «Вот каких-то два года назад кто мог представить, что в наших городах будут стоять виселицы? Ага, вот и я не мог.» Вошли в деревню. Никого. Нет, люди есть, чуется, но прячутся. Мужиков не осталось вовсе, молодняка тоже, бабы, дети да старухи, как везде. Шторы задернуты, цветов на подоконниках вообще никаких, и не выглядывает никто, неинтересно им уже выглядывать, страшно. Дом у художника на самом деле хороший. Высокий, северный, из толстых бревен, крыша широкая, в таком, пожалуй, могли сразу три семьи ужиться. Две трубы, что совсем редко встретишь, и сзади дома еще прицепом отдельный сруб, или сеновал, или как оно там называется. Большое все, не дом: а настоящий корабль, занесло его сюда сто лет назад апрельским разливом, он и застрял. Забора тоже нет. Если в деревне заборы попросту поломаны, то тут, похоже, и не стояло его никогда, зачем забор кораблю? Дом есть, а следов нет. Художник пригласил в дом. В доме оказалось просторно, места много, никаких перегородок, только воздух, дрожащий в свете лучин. Свеча была одна, художник поставил ее в центр стола, не потушил; лучины же торчали из стен на разной высоте, отчего свет получался колышущийся и живой. Стулья старомодные, с долгими спинками. Больше, вроде, никакой мебели, ни коек, ни полатей, только печь выступает русская. На стенах картины. Темные и непонятные. Дал еды. Наложил щедро, с горкой, мы стали есть расписными деревянными ложками – на каждой по жар-птице, и это оказалась, конечно, самая вкусная каша в мире, наверное, на самом деле суточная. Ее варили три часа, потом еще двадцать томили в горшке, задвинув поглубже в печь. Саныч и художник разговаривают о том, что предатели были и всегда будут, тут уж ничего не поделаешь. – Неправильно, – возразил Саныч. – У нас в отряде нет предателей. А я согласен с Санычем – после войны предателей станет гораздо меньше. Может, и вовсе не останется, война тут нам в помощь – все, кто хотел предать, все это сделали, проявили себя. Так что после победы станет очень почище, вражины поменьше. Саныч. – Он всю свою провизию нам собрал. Шубу еще дарил, как озверел просто. Еще за чем-то побежал. А сам на ногах не держится, неудобно такого обжирать. Пойдем. Я быстро оделся-обулся, попил воды, и через десять минут мы уже шагали по дороге. Саныч стал рассказывать о том, что художник какой-то сумасшедший, рассказывал небылицы про древних царей и про будущее. а потом решил вобще Саныча нарсовать. Встань, говорит, как будто ты с копьем! – Саныч вернулся на дорогу. – А я ему говорю: «Как я встану с копьем, если я этого копья никогда не видел?» А он как взбесился, говорит: «Тебе просто никак без копья», затрясся весь, руки задрожали… Сумасшедший, что с него… Ему надо эту картину прятать, если увидят, то виселицу точно обновят. А она у него на самом видном месте. Какая сволочь стукнет – и все, больше не порисует… Он остановился, ногой топнул, ругнулся гаже, чем когда в грязь попал. – Что? – Что-что, пистолеты забыли! – проскрежетал Саныч. – Теперь три километра назад возвращаться! Глава 6 – Тут дальше осторожнее надо. Совсем уж фашистская территория начинается. Фашистская территория ничем не отличалась от нашей. Та же дорога, те же елки. Снег. Такой же белый, как и у нас. Попили воды из ключа. Холодная и какая-то железная, весь желудок заполнила, не вода, а еда. У нах были самогон, табак, тушенка для обмена. – Непонятно все равно, – сказал я. – Вот мы, партизаны, шестьдесят седьмой отряд, все как положено. И идем меняться с фашистами. Это как? – Тут все просто. Фашисты – они… – Саныч задумался. – Они как бы разные. По вредности. Есть те, которых в первую очередь надо бить: эсэсовцы, егеря, летчики, артиллеристы там всякие. А есть другие, не совсем настоящие. Саныч размышляет о том, как работают партизаны: Вот, допустим, готовится наступление. Тут мы сидим в кустах и считаем вагоны. Не увеличилось ли количество, не проехало ли больше танков. Взрывать же нам пока ничего нельзя без приказа. И вот наступление началось. Немцы стали по железке силы свежие перебрасывать – вот тут мы и выходим. Эшелоны опрокидываем, мосты взрываем. Это гораздо важнее, чем фельдфебеля косорылого повесить, знаешь ли. Вообще, тут самодеятельности особой не надо… Мы должны выглядеть сыто и довольно, это вселяет страх в сердце врага. Полушубки нам выдали для того же, шапки меховые – пусть знают, кто здесь хозяин. По тропинке ковыляли немцы. Двое. Вообще-то, на немцев они не походили совершенно – настоящие лесные чудища, в какой-то самодельной обуви, подвязанной проволокой, в шинелях, как будто распухших изнутри, неповоротливые и смешные. Серые. Вывернутые пилотки, обмотанные неопределимым тряпьем. Правда, с карабинами. Правильно, никто таким автоматы не выдаст, перхоть тыловая… Я не заметил, как вытащил пистолет и прицелился в крайнего справа. Произошел обмен: немцы предложили лимонки, гранаты, штук десять. Патроны для МП, несколько пачек. Пистолеты. «Вальтер», «Браунинг», патроны к ним, часы хронометр, а Саныч картошку, самогон, тушенку. Шоколада у фашистов оказался целый запас. Саныч сумел вытянуть весь, причем так, что у нас под конец осталась еще одна бутылка самогона. Немцы неприятно переглянулись. Знаешь, мне сам Глебов велел, ну, чтобы шоколад, если получится, добыли. Для разведчиков. Им нужно хорошо питаться, чтобы в обморок на переходах не падать. Понятно? Он сунул мне рюкзак, тот, который был поменьше и полегче, и мы побрели в сторону дома. Ты что думаешь, мы на границе остановимся?! Нет! Придется Германию всю захватывать, до последнего кусочка. Чтобы никогда больше на нас не полезли. Начали спорить. Про Финляндию, про Польшу, про другие страны. Это оказалось очень интересно, время, во всяком случае, шло быстрее. Полтора дня спустя вернулись в лагерь и, как полагается, отправились прямиком к Глебову. Саныч докладывал обстановку А вот, кстати, и часы, – Саныч достал часы. – Но эти часы у нас идут Лыкову… Где Лыков? Нету его? – Ковальцу тоже есть, – сказал Саныч. – Все как заказывал. – Я тебе ничего не заказывал. – Ковалец начал стягивать с рук черные кожаные перчатки, я таких у наших ни у кого еще не видел. Душистый вазелин для бритья. Чтобы и дальше своей красотой повергал в трепет немецко-фашистских захватчиков! Смеялись громко. Ковалец спрятал перчатки в карман. Но подрались они позже, уже вечером. А гросс-шоколадку Саныч так никому и не отдал.